Из-за его плеча выглядывала леди Алиф (она уже успела одеться, хотя её прозрачная накидка почти ничего не скрывала). А уже за ними стали подниматься стражи. На секунду самообладание изменило фаворитке гаддхи: когда она заметила мёртвого хастина, на лице её отразился откровенный ужас. Этого она не ожидала. Быстро нырнув в неё, Линден поняла, что фаворитка разбудила и привела сюда правителя, чтобы окончательно расстроить планы кемпера. Однако смерть стража меняла все. Прежде чем леди успела совладать со своим лицом, она уже осознала, что совершила ошибку.

Гаддхи не смотрел на Касрейна, и, казалось, не замечал и своих гостей: всё его внимание было приковано к мёртвому телу на полу. Он сделал шаг вперёд, потом второй и, наконец, опустился на колени прямо в кровавую лужу, испачкав при этом полы туники. Его трепещущие пальцы нервно пробежались по лицу мёртвого хастина. Затем он попытался перевернуть его, но тело оказалось слишком тяжёлым. Гаддхи уставился на свои окровавленные руки, а затем ошалело оглядел собравшихся.

— Мой страж! — пролепетал он дрожащими губами, словно обиженное дитя. — Кто убил моего стража?!

В лукубриуме воцарилась тяжёлая тишина. Затем Хигром сделал шаг вперёд. Линден почувствовала, как воздух трепещет от нагнетавшейся опасности. Она хотела предупредить его, но опоздала. Хигром решил отвлечь монарший гнев на себя, чтобы спасти своих товарищей.

Хастины все продолжали прибывать. Великаны и харучаи хоть и приготовились к бою, но не имели оружия, и их было несравнимо мало.

Рант Абсолиан, наконец, обратил внимание на Хигрома. Гаддхи поднялся с колен, и по ногам его потекли кровавые струйки. Несколько мгновений он взирал на харучая с ужасом, словно не веря, что выискался выродок, способный на столь чудовищное преступление. Затем он тихо позвал: «Кемпер!» Горе и потрясение придали его голосу и осанке так недостававших ему раньше внушительности и властности.

— Накажи их, кемпер.

Касрейн, ужом проскользнув между гостями и стражами, тут же появился перед своим правителем.

— О гаддхи! Не казни его. Вина полностью моя. Это я наделал множество ошибок.

Но гаддхи его не слушал.

— Я хочу, чтобы его наказали! — Он забарабанил кулаками по груди кемпера, пятная кровью его золотистую рясу. Кемпер отступил, и тогда Рант Абсолиан обрушил свою истерику на Хигрома: — Этот страж был мой! Мой! — Он повернул к Касрейну искажённое лицо: — Во всей Бхратхайрайнии мне не принадлежит ничего! Я — гаддхи! А гаддхи — всего лишь слуга народа! — Его голос дрожал, а в глазах стояли злые слезы. — Удерживающая Пески мне не принадлежит! Сокровищница — тоже не моя! Двор повинуется мне только тогда, когда ты этого хочешь! — Он нагнулся и, зачерпнув обеими руками кровь хастина, выплеснул её в лица Касрейну и Хигрому. Тёмные струйки потекли по лицу кемпера, но тот стоял как каменный. — Даже фавориток я получаю из твоих рук! После того как ты вдоволь ими наиграешься! Но стража — моя! И только моя! Они единственные, кто подчиняется мне без оглядки на тебя. — И, потрясая кулаками, он завизжал: — Я требую, чтобы он был наказан!

Бессильно замолчав, он уставился бешеными глазами на кемпера. Тот, выдержав небольшую паузу, ответил с глубоким сожалением:

— О гаддхи, ты приказываешь — я повинуюсь.

Он обернулся к харучаю, и Линден, заметив, что он готовится к чему-то ужасному, вскрикнула: «Хигром!..» — и тут же её горло сжала непонятная сила.

Её друзья рванулись, было на помощь, но замерли без движения.

Испытующе глядя на харучая, кемпер подошёл к нему почти вплотную. Затем вставил в левый глаз монокль. Харучаи уже испытали на себе действие флюидов Касрейна и сумели ему противостоять, поэтому Хигром бесстрашно встретил его взгляд.

Глядя на него сквозь золотой кружок, Касрейн спокойно поднял костлявую руку и тощим пальцем упёрся в лоб харучая.

У Хигрома при этом лишь слегка округлились глаза, но он не двигался.

Кемпер бессильно уронил руки, словно выполнил тяжёлую работу, и, не сказав ни слова, отвернулся и побрёл к креслу, к которому раньше был прикован Ковенант. Стражи почтительно расступались перед ним. Он тяжело опустился в кресло, но из-за ребёнка откинуться на его спинку не смог. Тогда он согнулся и, словно глубоко скорбя, прикрыл лицо руками.

Но Линден невозможно было обмануть: она чувствовала, что внутри себя он ликует. Он был гением лицемерия. Зато эмоции Ранта Абсолиана были налицо: он не скрывал торжествующей ухмылки.

Он приоткрыл рот, словно хотел сказать что-то, что окончательно добило бы его гостей и доказало им, кто здесь хозяин, но только беззвучно пошлёпал губами, так и не найдя нужных слов. Тогда, приказав стражам следовать за собой и упиваясь своей монаршей властью, он подхватил фаворитку под руку и гордо удалился.

Леди Алиф, перед тем как выйти, обернулась и бросила Линден короткий взгляд, полный искреннего сожаления, а затем исчезла в дверном проёме; хастины последовали за повелителем. Двое из них вынесли мёртвое тело.

Пока стражи выходили, никто не пошевелился. Чёрная зловещая ухмылка Вейна как никогда контрастировала с бледными, горестно поджатыми губами Финдейла. Первая, скрестив на груди руки, сверкала глазами, как ястреб, готовый броситься на врага. Рядом с ней, словно охраняя её, застыли Хоннинскрю и Мечтатель. Бринн уложил Ковенанта рядом с Линден, и четыре харучая встали вокруг них, как кордон.

Линден чувствовала себя совершенно нормально, ей казалось, что на неё не оказано никакого воздействия, но ощущение опасности не пропадало.

Последний хастин исчез в дверном проёме. Хигрому было нанесено какое-то пока что непонятное увечье. Через секунду кемпер останется наедине с Поиском и окажется полностью в их руках; конечно же, он не сможет защититься — их слишком много. Так почему же у Линден так неладно на душе, словно всем им угрожает гибель?

Бринн заглянул ей в глаза, словно пытался без слов подать какой-то знак. И она чисто интуитивно поняла, что он хочет сказать.

Шаги последнего хастина грохотали уже где-то в отдалении. Время пришло. Её колени противно задрожали. Она напрягла ноги, чтобы остановить дрожь. Кемпер не шевелился.

— Вы можете вернуться к себе, — не отнимая рук от лица, произнёс он с деланным состраданием. — Вне всяких сомнений, гаддхи пожелает вас снова увидеть. Я советую вам повиноваться ему. Таю надежду, что вы оценили все мои попытки избежать того, что здесь произошло.

Час пробил. Линден тщательно подбирала слова. Сколько раз она грезила, что убьёт Гиббона-Опустошителя. Она даже ругала Ковенанта за его неоправданную сдержанность в Ревелстоуне. Она говорила ему: «Опухоли надо удалять». И искренне верила в это. На что ещё нужны власть и сила, как не на то, чтобы уничтожить зло в зародыше?

И вот сейчас решение было рядом — руку протянуть, но она почему-то не могла говорить. Её сердце бешено стучало в груди, возмущённое всеми мерзкими деяниями Касрейна, и всё же Линден не могла вымолвить ни словечка. Она врач, а не убийца. И она не могла дать Бринну разрешения на то, что тот задумал.

С неуловимым оттенком презрения во взгляде харучай повернулся к ней спиной. И так же молча с надеждой взглянул на Первую в Поиске.

Но Великанша не ответила. Если бы она была абсолютно уверена в успехе, то не колебалась бы, но, очевидно, её грызли сомнения, и она, проигнорировав немой вопрос харучая и не сказав ни слова ни кемперу, ни своим друзьям, направилась к лестнице.

Линден издала тяжёлый вздох, сама толком не понимая, от облегчения или от разочарования.

Между бровями Бринна появилась тонкая сердитая морщинка, но когда Хоннинскрю последовал за Первой, он безропотно с помощью Хигрома поднял Ковенанта и понёс его к выходу. Кайл и Кир тут же подтолкнули Линден вперёд. Оставив Финдейла и Вейна их догонять, члены Поиска поспешно ретировались из лукубриума.

Они дошли до своих комнат, не разговаривая друг с другом, и по пути не встретили ни одного стража. Даже в тронном зале не оказалось ни одного хастина.